Первенство Константинопольского епископа в Византии и Поствизантии: канонический и богословский аспект
В связи с межюрисдикционным конфликтом на Украине появились утверждения о том, что Вселенский Патриарх выходит на новый наднациональный уровень: не только греческий этнос, но теперь весь мир — его юрисдикция. В настоящем докладе предполагается заново рассмотреть вопрос о первенстве Вселенского Патриарха.
Профессор Кириакос Кириазопулос недавно, полемизируя с самостоятельностью Православной Церкви Чешских земель и Словакии, подвергая сомнению целесообразность Амманской встречи Предстоятелей ряда Поместных Церквей, сослался на памятник IX-го века «Исагогу» (устаревшее название — «Эпанагога»), как на общепринятый документ для Византийского государства и Церкви.
Как известно, «Эпанагога», или точнее «Исагога», была составлена по указанию императора Василия I в последний год его царствования между 885 и 886 г. или после большого Софийского Собора (с 880 по 883 г.) — в любом случае во второй период патриаршества свт. Фотия. Согласно С. Трояносу византийские представления со времен св. императора Константина о государстве, как имеющем «один авторитет», заменяются в данном памятнике теорией «двух авторитетов», а именно государства и Церкви. В результате Вселенская Церковь описывается не только выше государства (относясь к нему как душа относится к телу), но и других Поместных Церквей. Исходя из принципа церковной соборности и равночестности Поместных Православных Церквей такой подход неприемлем. В частности, Иерусалимский патриарх Досифей выражает принцип соборности, значительно корректируя универсальный подход «Исагоги»: «И поэтому только подчиняющимся ему (то есть Вселенскому Патриарху) посылает ставропигии, так же, как и сомнения, возникающие среди других престолов, он блюдет и исправляет, и полагает суд в последней инстанции, подразумевается только о подчиненных ему. И ничего большего…».
Возникают две конфликтующие друг с другом церковно-канонические правовые картины. Богословы и канонисты Вселенского Патриархата утверждают:
«Исагога» является по сути тождественной предшествующему церковному законодательству в его развитии.
Богословы и канонисты, не согласные с ними (в соответствии с позицией Иерусалимского Патриарха Досифея), возражают: «Исагога» и, тем более, последующие интерпретации и доказательства восточного «первенства власти» совершенно не тождественны предшествующему церковному законодательству.
Для выбора из двух непростых сценариев необходимо представить основную законодательно-правовую базу о первенстве и богословскую составляющую.
При объяснении сложившейся ситуации с односторонним принятием украинских раскольников в юрисдикцию Вселенского Патриархата в роли единственной Поместной Церкви на Украине (недавно Вселенский Патриарх указал, что епископы РПЦ являются не более чем титулярными до срока…) Вселенский Патриарх и его богословы ссылаются на церковные каноны и церковный обычай, который сам по себе канонически не зафиксирован на уровне общецерковного признания. Эта попытка делается именно сейчас почти на глазах, но… через шесть и более веков после падения Византии, которая за много веков до своего падения уже перестала быть огромной империей и, по замечанию немецкого византиниста Лилие, с VIIв. превратилась в среднерегиональную державу, а с XI-XIIв. – в еще значительно более маленькое государство.
А сама Византия не учитывала интересы древних регионов и достаточно быстро попыталась возвысить светские и духовные интересы своей восточной столицы на максимальную высоту.
Можно выстроить определенную хронологию событий, которая ясно покажет постепенное сужение государственной мощи при постоянном возрастании уровня духовной культуры, апогей которой произошел в XIVв. и стал поистине мировым достоянием.
В этой хронологии первыми ключевыми датами оказываются 324 г. и 330 г. как годы основания и освящения Константинополя, епископ которого подчинялся местному правящему митрополиту.
В 380 году Константинополь был назван «новым Римом» и получил первенство чести после Рима, общепризнанного «первопрестола». 3-е правило IIВселенского Собора провозглашает: «Константинопольскому епископу иметь первенство чести после римского епископа, чтобы быть ему Новым Римом».
И, наконец, в 451 году епископ Константинополя оказался реальным патриархом – вторым после Римского – в только что созданной «пентархии» Патриархатов. В 451 г. Константинопольский патриарх помимо первенства чести, которым он обладал как второй «первопрестол» после первого «первопрестола», получил первенство власти внутри своей патриаршей юрисдикции и за ее пределами – в случае, если он сам посылал миссии к варварским народам, то есть приобщал к вере, а потом должен был проявлять постоянное попечение и заботу о новообращенных. Другие патриархаты уже существовали и имели аналогичные права, которые у них никто не намеревался отнимать или умалять.
Более детально 28-е правило Халкидонского Собора подтвердило то, что Константинопольский епископ имел «равные преимущества/первенства» с Римским епископом, поскольку Константинополь, так же, как и Рим, в роли столицы восточной части Византийской империи был почтен царством и сенатом. Собор официально прибавил, или, иными словами, узаконил, власть Константинопольского епископа-патриарха над диоцезами Понта, Асии и Фракии (что признает и поздневизантийский канонист иером. Матфей Властарь ), а именно — чтобы он рукополагал митрополитов этих диоцезов. И второе очень важное направление 28-го правила: Константинопольский Патриарх может рукополагать епископов для «варварских» народов «вышеупомянутых диоцезов». Под «варварскими народами диоцезов» митрополит Христофор Леонтопольский — не без очевидной натяжки — пытался понимать алан, живших по соседству с Понтийским диоцезом, и русских, которые жили якобы недалеко от Фракийского диоцеза. Представления о том, что «варварские народы» обозначают всю мировую диаспору, возникли в ΧΧ в., но их идеологи стараются датировать свои претензии как можно более ранней датой, по сути дела приближаясь к дате проведения Халкидонского Собора и принятия 28 правила (1 ноября 451 г.).
Особые судебные права и полномочия, позволяющие канонистам Константинопольского Патриархата говорить о «первенстве власти», были делегированы Константинопольскому епископу 9-м и 17-м правилами Халкидонского Собора.
9-е правило предписывает, чтобы клирики не обращались в мирские судилища, до того, как их вопросы не будут рассмотрены в церковном суде. Отметим, что более правильным и честным является понимание, согласно которому экзарх диоцеза — это не один из 15 экзархов 15 существовавших диоцезов по всей Византийской империи (ведь тогда и Римский Папа оказался бы в роли епископа, который может быть судим Константинопольским), но один из трех экзархов тех трех диоцезов: Понта, Асии и Фракии (епископов их столиц — Кесарии, Ефеса и Гераклеии соответственно), которые составили новую каноническую территорию Константинопольского Патриарха как одного из пяти патриархов пентархии, созданной по сути 28 правилом Халкидона.
Толкования Аристина и иером. Матфея Властаря являются формально толкованиями 9-го правила, но по сути они предлагают совершенно иную формулировку, выдающую желаемое за действительное. Само по себе «желаемое» возникло не на пустом месте, но отражало комплекс дополнительных властных полномочий, которым с течением веков стал обладать Вселенский Патриарх как первоиерарх Византийской Империи — исключительной и неповторимой в истории с точки зрения ее жителей. Эта властная надстройка именуется «правом по обычаю» — ἐθιμιστικὸν δίκαιον — и основывается не на правиле, а на последующем развитии нормы правила с учетом политической ситуации и особого удельного веса Вселенского Патриарха в Византии, который еще более возрос после отпадения Римского Папы в 1054 г. Таким образом Четвертый Вселенский Собор предоставил судебные права внутри своей новой юрисдикции, не давая оснований для иных интерпретаций.
Иером. Лука Григориатский, анализируя пределы полномочий новой аппеляционной инстанции очень ясно пишет: «Согласно 17-му правилу, епископ, вынося судебное решение по вопросу после обращения к нему с апелляцией, не занимается экстерриториальной деятельностью, но “внутритерриториальным” долгом».
Митрополит Сардский Максим и ряд других канонистов Фанара высказывал свое отличное понимание: из других юрисдикций к Константинопольскому Патриарху можно было обращаться по судебным вопросам не обязательно, а добровольно. Этой же точки зрения придерживается еп. Авидский Кирилл, когда уверенно пишет о возможности обращения представителя другой юрисдикции к суду Константинопольского Патриарха. То есть расширенная трактовка правил Халкидона об апелляциях становится нормативной доказательной базой, исходящей из отдельных прецедентов, которые можно рассматривать не только как подтверждение этого подхода, но и как исключения из него.
Последующая история Византии – это история роста или падений уникальной империи, епископ первенствующего града которой, естественно, имел огромное влияние и авторитет. В частности, это отражается в том факте, что император Юстиниан стал называть Константинопольского Патриарха «вселенским» (οἰκουμενικός), в то время как раньше данный титул принадлежал только Римскому папе и использовался не часто. Титул «вселенский» указывал на то, что епископ Константинополя находится в столице целой «икумены» (οἰκουμένη), вселенной, в смысле единственной христианской империи, имевший мировые амбиции.
Однако реконквиста, проведенная Юстининаном в Италии, показала, что он всеми силами стремился во всем блеске восстановить утерянное величие и институты Римской империи. При таком почтительном отношении к Западу Юстиниан не мог и не хотел ставить Константинопольского Патриарха выше Римского Папы, который также как раньше был первым «святейшим» (ἁγιώτατος) при том, что все остальные патриархи именовались в закононодательстве Юстиниана «блаженнейшими» (μακαριώτατος). Это достаточно показательно, поскольку даже при самом максимальном имперском развитии Византии в VIвеке Константинопольский Патриарх был почтен, но переведен в ранг исключительного церковного правителя, обладавшего реальным первенством чести и власти.
Дальнейшая история Византии получила глубокие новые импульсы в эпоху свт. Фотия Великого. В это время мысль о независимости от Запада и о полноценном самостоятельном развитии Церкви без контроля со стороны Римских Пап, которые из защитников православия стали восприниматься как инноваторы (в связи со спорами о Filioque), достигла своего апогея. А три патриархата христианского Востока, оказавшись на территории Арабского халифата, чувствовали свой естественный центр в свободной и православной Византии, а вернее в той среднерегиональной державе, которая от нее осталась к тому времени.
Эпоха напряженных отношений православного Востока и православного Запада завершилась проведением Большого Софийского Собора 779–780 годов, на пятом заседании которого были приняты три канонических правила, первое из которых подчеркивало предельную юрисдикционную независимость Константинопольского Патриарха. Эта независимость стала по сути ограничением первенства власти Рима, которое перестало распростираться на восток, и одновременно, сама стремилась усилиться аналогичным «всевластием» на Востоке, но не более той власти, которой обладал Рим.
Представим в данном пункте более подробную картину. 1-е правило Большого Софийского Собора (879–880) запретило пересматривать решения Римского Папы Константинопольским Патриархом и наоборот. Данное решение было принято в связи с запретом, наложенным представителями Римского Папы на епископа Смирнского Митрофана, при том, что в процессе обсуждения св. Фотию была предоставлена власть принять собственное решение по запрещенному Папой клирику, относящемуся к его юрисдикции. Иными словами, конкретная цель правила — разрешить свт. Фотию принять самостоятельное решение по клирику своего собственного патриархата, на которого Римский Папа наложил прещение. При обсуждении данного правила (но не в самом правиле!) представителями других восточных патриархатов высказывались мысли о единстве Церкви как «единой души» и «единого дыхания», восточной частью которой — в полном согласии с западной — руководит свт. Фотий. Тем самым ими в духе братской любви была предложена возможность особых полномочий Константинопольского Патриарха над православным востоком…
Между тем, еп. Авидский Кирилл понимает 1 правило Большого Софийского Собора противоположным образом: и Римский Папа, и Константинопольский Патриарх обладали правом неограниченной апелляции — вплоть до Большого Софийского Собора 879–880 годов, когда согласно 1-му правилу Собора судебные полномочия Папы стали ограничены Западом, а Константинопольского Патриарха — Востоком . Очевидно, что данная интерпретация искажает смысл 1-го правила.
Вопреки мнению еп. Кирилла о том, что Константинопольский Патриарх стал обладать «первенством чести» и «первенством власти», начиная с 380 года — времени проведения II Вселенского Собора — и потом оно временно было ограничено в 879–880 гг. вплоть до 1054 г. складывается иная картина, которую в целом можно охарактеризовать как поступательное становление «первенства власти» не в силу соответствия канонам, а благодаря обычаю, не имевшего никогда абсолютной и убедительной силы.
В этом поступательном движении 1-е правило Большого Софийского Собора особо значимо как правило, подчеркивающее (если абстрагироваться от отдельного случая еп. Митрофана) судебную силу и могущество Константинопольского первоиерарха. Делегирование власти своего Патриаршего престола (Антиохийского) и других Патриарших престолов православного Востока (Александрийского и Иерусалимского) в обсуждении 1-го правила произошло sua sponte без достаточных полномочий и одобрения Предстоятелей трех патриарших престолов Востока. Тем не менее, как обращенное к свт. Фотию, который услышал и тем самым как бы его принял, данное утверждение подчеркивает, насколько реально возросла власть Константинопольского Патриарха в IX веке, как по сравнению с властью как Рима, так и в еще большей степени по сравнению с властью трех остальных Церквей, входивших в состав пентархии.
При сохранении «первенства» или «старшинства» Церкви Ромеев (но в умеренном виде primatum honoris) «первенство власти» Константинополя сразу же получило ограничение, которое стало еще более усиливаться после отпадения Рима — как отрицательного примера, которому нельзя ни в коем случае подражать.
Однако и «всевластие» Рима и «особые права» Константинополя так и не были признаны или органично рецептированы церковной традицией. После отпадения Рима в 1054 г. учение о пентархии как о соборном устройстве Церкви стало основополагающим принципом экклесиологии, который невозможно заменить каким бы то ни было более властным – современные рассуждения фанариотских богословов о соборности в сочетании с новым принципом иерархичности (который не применим на едином уровне Предстоятелей Церквей), очевидно, умаляют соборность до немыслимой степени.
Тем самым в хронологии событий до падения Константинополя 451 г. – это год определения Константинополя как столицы самого сильного Патриархата на Востоке, но формально и по сути такого же как остальные три восточные патриархата.
После падения Византии в 1453 г. роль Вселенского Патриарха возросла и, может быть, стало возможным то, что только намечалось как вынужденная мера во времена свт. Фотия. Вселенский Патриарх как этнарх порабощенного греческого народа выступил реальным главой греков на территории огромной Оттоманской порты и смог реализовывать свою патриаршую власть и за пределами своей юрисдикции – там, где это было необходимо, при усилении своей власти правами этнарха, более широкими нежели патриаршие права. Но и в этом случае власть Вселенского Патриарха не была всемирной, но ограничивалась пределами Оттоманской порты.
Именно в период туркократии создавалась большая часть новых Автокефальных Церквей, которые оставались в подчинении Матери-Церкви в роли ее митрополий, но приобретали полную независимость после получения статуса патриархий. Естественно, что они относились с почтением и состраданием к более старшим Церквям народов, так или иначе в большей мере разделявших горечь турецкого ига, в то время как они сами или были на свободе или имели перспективы более быстрого освобождения.
Свободное положение славянских государств и Церквей, включая самую независимую среди них, Русскую, не позволяло Вселенскому Патриарху общаться в ними с точки зрения того превосходства, которым он обладал внутри Оттоманской порты, но только исходя из принципа первенства чести. Патриарх греческого народа в Поствизантийском пространстве не мог проявлять власть (которой он не обладал и в свободном статусе) по отношению к славянским церквям, получившим из некогда из его рук свою полноценную церковную независимость (автокефалию).
Среди славянских народов, имеющих свои Поместные Церкви, русские отличаются тем, что они – в отличие от сербов и болгар – не прошли через турецкое иго, и имели Патриаршество, соответствовавшее целой империи, территориально и во многих других отношениях сопоставимой с Византийской.
Уважительное отношение представителей новосозданных Поместных Церквей в Вселенскому Патриархату включало в себя:
- Признание исторической роли Вселенского Патриарха.
- Признание особого древнего апостольского статуса четырех Поместных Церквей, образовавших после отпадения Рима тетрархию в пентархии.
- Допущение особого заботливого участия по определенным вопросам в силу привычки к прежнему подчиненному статусу, а также исходя из тех или иных текущих задач.
- Сохранение сложившегося порядка церквей в церковных диптихах.
Однако данное отношение не предполагало зависимости. Возможность Вселенского Патриарха выносить суд (так называемое первенство власти) могла быть реализована в исключительных случаях при полном согласии и без ущемления интересов других Поместных Церквей.
После падения Оттоманской порты при новом порядке вещей, начиная с 1920-х гг. XXв., Вселенская Патриархия в знак своеобразной компенсации за многое потерянное стала рассматривать диаспору как свою юрисдикцию, а ныне – после Критского Собора и предоставления томоса автокефалии так называемой «Православной Церкви Украины» – и все другие Православные юрисдикции как те, которые могут быть с ее точки зрения подвергнуты церковному суду и пересмотру юрисдикционных границ. Данная чрезмерная претензия выглядит еще сильнее нежели претензия Римского папы, власть которого исторически сложилась над западом, поскольку предполагает весь мир своей юрисдикцией (в этой ситуации президенты разных стран осмысляются как выполняющие роль византийского императора – именно эта мысль была озвучена канонистом Фанара архим. Григорием Папафомасом при изложении Эстонского вопроса с точки зрения Константинополя).
Аскетическое богословие Церкви немыслимо без справедливости, смирения и любви. Справедливость на уровне экклесиологии может быть передана термином «права Церквей». Недаром иером. Лука, насельник монастыря Грегориат на Афоне, обратил внимание на слова Патриарха Иерусалимского Досифея о «правах Церквей» как на основополагающие.
О смирении и любви очень хорошо учил сам свт. Фотий. Изъясняя слова Спасителя из Евангелия от Матфея: «Больший из вас да будет вам слуга: ибо, кто возвышает себя, тот унижен будет, а кто унижает себя, тот возвысится», он писал о первенстве как об упражнении в смиренномудрии. Смирение или смиренномудрие так же, как и любовь препятствует реализации нового восточного примата. Принцип справедливости требует проникновения в историю и современность.
Исходя из вышеизложенного, церковно-каноническая и богословская картина в целом и частном складываются не в пользу принятия новых запросов Вселенского Патриархата. В период своего максимального величия – при императоре Юстиниане (VIв.) и при святителе Фотии (ΙΧв.) он не обладал теми правами, которые хочет приписать себе в настоящее время в увеличенном или усиленном формате.
Первенство чести, сохраняющееся из уважительной дани к уже далекому историческому прошлому, могло бы оправдать «добрые советы» древнего Первопрестола при сохранении принципа любви. Однако возводимые в безусловный авторитет церковной власти они вступают в решительное противоречие как с принципами канонического права, так и православным богословием.
Игумен Дионисий (Шлёнов)
